Анкор. - Дневник пингвинякунагиляку
[Ещё вам, ссылок, господа. И в задниц якорей.]
••••
Так вспоминайте же меня.
При виде волн, стремящихся не к вам.
И в беге строк, в гуденье слов...
—
Море, месье, это чья-то речь...
Я слух и желудок смогла бы сберечь.
—
Эго мой... нахлебался и речью полн...
Меня вспоминайте... при виде волн.
—
Во вторник начался сентябрь.
—
Тут, захороненной живьем,
как в сумерках брожу жнивьем.
—
Сапог и глаз мой разрывает поле.
—
И мысли, срезанные, лезут вверх.
Ни оформления, ни выхода,
почти не ощущаю боли.
Зачем мне то болото, где снятА охрана?
—
Стучи и хлюпай, пузырись, шурши.
Я шаг свой не убыстрю.
Известную тебе лишь искру
гаси, туши.
—
Замерзшую ладонь прижав к бедру,
бреду я от бугра к бугру,
без памяти, с одним каким-то звуком,
подошвой по камням стучу.
—
Склоняясь к темному ручью,
гляжу с испугом.
Ловит сон?
••••
Что ж, пусть легла бессмысленности тень
в моих глазах, и пусть впиталась сырость...
—
вот, кепка - набекрень -
венчая этот сумрак, отразилась,
как та черта, которую душе
не перейти -
я не стремлюсь уже
за козырек, за пуговку, за ворот,
за свой сапог, за свой рукав.
лишь сердце вдруг забьется, отыскав,
что где-то я пропорота.
—
Бормочет предо мной вода,
и тянется мороз в прореху рта.
Иначе и не вымолвить: чем может
быть не лицо, а место, где обрыв
произошел.
И смех мой крив
и сумрачную гать тревожит.
И крошит темноту дождя порыв.
И образ мой второй, как человек,
бежит от красноватых век,
подскакивает на волне
под соснами, потом под ивняками,
мешается с другими двойниками,
как никогда не затеряться мне.
—
Стучи и хлюпай. Жуй подгнивший мост.
Пусть хляби, окружив погост,
высасывают краску крестовины.
Но даже этак, кончиком травы,
болоту не прибавить синевы...
Топчи овины,
бушуй среди густой еще листвы.
Вторгайся по корням в глубины
и там, в земле, как здесь, в моей груди,
всех призраков и мертвецов буди.
И пусть они бегут, срезая угол,
по жниву к опустевшим деревням
и машут налетевшим дням,
как шляпы пугал.
—
Здесь на холмах, среди пустых небес,
среди дорог, ведущих только в лес,
жизнь отступает от самой себя
и смотрит с изумлением на формы,
шумящие вокруг. И корни
вцепляются в сапог, сопя,
и гаснут все огни в селе
И вот бреду я по ничьей земле
и у Небытия прошу аренду.
И ветер рвет из рук моих тепло,
и плещет надо мной водой дупло,
и скручивает грязь тропинки ленту.
—
Да, здесь как будто вправду нет меня.
Я где-то в стороне, за бортом.
Топорщится и лезет вверх стерня,
как волосы на теле мертвом,
и над гнездом, в траве простертом,
вскипает муравьев возня.
—
Природа расправляется с былым,
как водится. Но лик ее при этом,
пусть залитый закатным светом,
невольно делается злым.
И всею пятернею чувств - пятью
отталкиваюсь я от леса:
нет, Господи! в глазах завеса
и я не превращусь в судью.
И если - на беду свою -
я все-таки с собой не слажу,
Ты, Боже, отруби ладонь мою,
как финн за кражу.
—
Друг Лисовик, тут все слилось в пятно.
Из уст моих не вырвется стенанье.
Вот, я стою в распахнутом пальто.
И? Мир течет в глаза сквозь решето,
сквозь решето непониманья.
—
Не слышу слов. И ровно в двадцать ватт
горит луна. Пусть так. По небесам
я курс не проложу меж звезд и капель.
Пусть эхо тут разносит по лесам
не песнь, а кашель.
—
Сентябрь. Ночь. Все общество - свеча.
Но тень еще глядит из-за плеча
в мои листы и роется в корнях
оборванных...
—
Темнеет надо мною свет.
Вода затягивает след.
Да, сердце рвется все сильней к тебе,
и от того оно - все дальше.
И в голосе моем все больше фальши.
Но ты ее сочти за долг судьбе,
за долг судьбе, не требующей крови
и ранящей иглой. Тупой.
А если ты улыбку ждешь? Постой!
Я улыбнусь. Улыбкой над собой.
••••
Вместе с Иосифом. ©
36
••••
Так вспоминайте же меня.
При виде волн, стремящихся не к вам.
И в беге строк, в гуденье слов...
—
Море, месье, это чья-то речь...
Я слух и желудок смогла бы сберечь.
—
Эго мой... нахлебался и речью полн...
Меня вспоминайте... при виде волн.
—
Во вторник начался сентябрь.
—
Тут, захороненной живьем,
как в сумерках брожу жнивьем.
—
Сапог и глаз мой разрывает поле.
—
И мысли, срезанные, лезут вверх.
Ни оформления, ни выхода,
почти не ощущаю боли.
Зачем мне то болото, где снятА охрана?
—
Стучи и хлюпай, пузырись, шурши.
Я шаг свой не убыстрю.
Известную тебе лишь искру
гаси, туши.
—
Замерзшую ладонь прижав к бедру,
бреду я от бугра к бугру,
без памяти, с одним каким-то звуком,
подошвой по камням стучу.
—
Склоняясь к темному ручью,
гляжу с испугом.
Ловит сон?
••••
Что ж, пусть легла бессмысленности тень
в моих глазах, и пусть впиталась сырость...
—
вот, кепка - набекрень -
венчая этот сумрак, отразилась,
как та черта, которую душе
не перейти -
я не стремлюсь уже
за козырек, за пуговку, за ворот,
за свой сапог, за свой рукав.
лишь сердце вдруг забьется, отыскав,
что где-то я пропорота.
—
Бормочет предо мной вода,
и тянется мороз в прореху рта.
Иначе и не вымолвить: чем может
быть не лицо, а место, где обрыв
произошел.
И смех мой крив
и сумрачную гать тревожит.
И крошит темноту дождя порыв.
И образ мой второй, как человек,
бежит от красноватых век,
подскакивает на волне
под соснами, потом под ивняками,
мешается с другими двойниками,
как никогда не затеряться мне.
—
Стучи и хлюпай. Жуй подгнивший мост.
Пусть хляби, окружив погост,
высасывают краску крестовины.
Но даже этак, кончиком травы,
болоту не прибавить синевы...
Топчи овины,
бушуй среди густой еще листвы.
Вторгайся по корням в глубины
и там, в земле, как здесь, в моей груди,
всех призраков и мертвецов буди.
И пусть они бегут, срезая угол,
по жниву к опустевшим деревням
и машут налетевшим дням,
как шляпы пугал.
—
Здесь на холмах, среди пустых небес,
среди дорог, ведущих только в лес,
жизнь отступает от самой себя
и смотрит с изумлением на формы,
шумящие вокруг. И корни
вцепляются в сапог, сопя,
и гаснут все огни в селе
И вот бреду я по ничьей земле
и у Небытия прошу аренду.
И ветер рвет из рук моих тепло,
и плещет надо мной водой дупло,
и скручивает грязь тропинки ленту.
—
Да, здесь как будто вправду нет меня.
Я где-то в стороне, за бортом.
Топорщится и лезет вверх стерня,
как волосы на теле мертвом,
и над гнездом, в траве простертом,
вскипает муравьев возня.
—
Природа расправляется с былым,
как водится. Но лик ее при этом,
пусть залитый закатным светом,
невольно делается злым.
И всею пятернею чувств - пятью
отталкиваюсь я от леса:
нет, Господи! в глазах завеса
и я не превращусь в судью.
И если - на беду свою -
я все-таки с собой не слажу,
Ты, Боже, отруби ладонь мою,
как финн за кражу.
—
Друг Лисовик, тут все слилось в пятно.
Из уст моих не вырвется стенанье.
Вот, я стою в распахнутом пальто.
И? Мир течет в глаза сквозь решето,
сквозь решето непониманья.
—
Не слышу слов. И ровно в двадцать ватт
горит луна. Пусть так. По небесам
я курс не проложу меж звезд и капель.
Пусть эхо тут разносит по лесам
не песнь, а кашель.
—
Сентябрь. Ночь. Все общество - свеча.
Но тень еще глядит из-за плеча
в мои листы и роется в корнях
оборванных...
—
Темнеет надо мною свет.
Вода затягивает след.
Да, сердце рвется все сильней к тебе,
и от того оно - все дальше.
И в голосе моем все больше фальши.
Но ты ее сочти за долг судьбе,
за долг судьбе, не требующей крови
и ранящей иглой. Тупой.
А если ты улыбку ждешь? Постой!
Я улыбнусь. Улыбкой над собой.
••••
Вместе с Иосифом. ©
36
Автор: пингвинякунагиляку
15 Сент 2018 в 23:04