Подружка Эмо. часть2 - Дневник 801_HaeMHuK_1968
Насчет «вдвоем» я
погорячилась: в кухне
кроме отчима сидели
еще четыре незнакомых
мужика. На столе были
разложены газеты, на
которых «гости»
разделывали вонючую
тюльку, отрывая
рыбные головы от
туловища и складывая в
кучку. Неровными
кусками лежал хлеб, от
огромной луковицы
откусывали по очереди,
заедая седоватый
самогон из трехлитровой
банки. Курили свою
тошнотворную «Приму»
прямо здесь, на кухне,
стряхивая пепел на так
старательно вымытый
мной накануне пол.
– Дядя Вова, что, это за
бардак вы здесь
развели! – говорю с
обидой в голосе.
Отчим смотрит
стеклянными глазами,
словно не узнает, а
друзья гогочут:
– Видишь, как доця
строит тебя! Стерва
вырастает.
– Мы же к маме хотели
ехать, я из школы
отпросилась пораньше, а
вы весь пьяный…Вот
свинюга.
Мужики заливаются
безумным смехом, а дядя
Вова багровеет, хмурит
бесцветные брови,
сжимает кулаки:
– А ну вон отсюда, шавка
сопливая, старшим она
грубит, перед гостями
позорит. Вон!
– Сам уходи, я у себя
дома.
– В интернате будешь у
себя дома. Пошла
отсюда, гнида, – он
хватает со стола
большой разделочный
нож и обезьяньими
прыжками
приближается в мою
сторону.
Становится страшно, я
хватаю куртку, сумочку
и выбегаю прочь.
Долго бегу, слыша за
спиной частые тяжелые
шаги, потом понимаю,
что это сердце колотится
в ритме сумасшедшего
галопа.
С бега перехожу на шаг,
пытаясь восстановить
сорвавшееся дыхание.
Остановилась,
закашлялась,
осмотрелась по
сторонам: вокруг было
голое поле, до трассы
всего ничего – каких-то
два – три километра.
Главное, успеть до
наступления сумерек.
Денег немного есть – на
проезд в два конца
хватит, а на все
остальное…
Очень хотелось пить,
есть да и просто
согреться и полежать,
укутавшись одеялом.
Уроки не выучены,
завтра контрольная,
колготки протерлись,
сапожки вымокли
насквозь.
Сейчас главное
проведать маму, все
остальное
второстепенно. Об этом я
подумаю позже.
…Дежурный врач
сообщил, что состояние
мамы «стабильно
тяжелое», но «прогноз в
общем-то
благоприятный", «что же
касается беременности,
то о чем-то говорить
сложно, но
сердцебиения плода
прослушиваются четко»,
«проведать больную
нельзя, всякие
посещения в отделении
интенсивной терапии
запрещены». Потом
выскочила старенькая
санитарка, на швабре
которой флагом
развевалась тряпка, и
стала орать, что после
меня «будто танком
грязным по белому
кафелю проехали,
убирайся, сволочь».
Пришлось по-быстрому
ретироваться, чтобы не
попасть под горячую
руку фурии.
Идти было некуда, и я
решила позвонить
загадочной Мизари,
ночевать на улице не
хотелось.
– Настена, жди возле
входа в больницу, через
пять минут я приеду.
И правда вскорости у
ворот остановилось
такси, с которого
приглашающим жестом
махнула моя
спасительница.
– Ты знаешь, у меня дома
жуткие проблемы –
отчим напился и выгнал,
тетка с братом уехали в
Россию…
– Решено, оставайся у
меня.
Это ненадолго. Врач
обещал, что скоро мама
поправится…
– Да, о чем разговор, ты
никому не помешаешь.
Люди должны помогать
друг другу, – Мизари
подмигнула густо
обведенным черной
подводкой глазом.
Жила девушка в
роскошном двухэтажном
доме с маленьким
стадиончиком, тремя
гаражами, оранжереей.
По двору бегали четыре
огромных лохматых пса
зловещего вида, но при
виде хозяйки они
радостно завиляли
хвостами и весело
заскулили.
– Бедняжка, у тебя ноги
совсем промокли. Быстро
в ванную, попарься, а я
подыщу кое-что из
одежды.
«Кое-чем» оказались
черные джинсы с
розовым блестящим
поясом, черная с
капюшоном кофта с
кошачьим черепом на
груди, тепленькие
шерстяные носки и
милые плюшевые
тапочки в виде забавных
кроликов.
– Пошли ужинать, –
Мизари внесла в комнату
низенький журнальный
столик с большой
тарелкой бутербродов,
двумя чашками чаю с
молоком и полной
вазочкой шоколадных
конфет и печенья в
форме ракушек.
– Сейчас девчонки
придут, – и включила на
полную мощность
музыкальный центр.
– Слушай, какая тяга, –
Мизари мечтательно
закатила глаза. Лично я
«тяги» не ощутила.
Какой-то парень с
надрывом в голосе пел,
что жизнь жестокая,
люди его не понимают и
что на земле существует
лишь холод и
одиночество... но пусть
никто не переживает,
потому что всех
примирит и успокоит
смерть.
– Ну как? – с восторгом
спросила Мизари по
окончании песни.
– Здорово, – соврала я,
чтобы не обидеть, –
Только мне надо уроки
делать, завтра
контрольная.
– Школа – отстой, –
поморщилась хозяйка и
оставила меня наедине с
учебниками и тетрадями,
а сама пошла к воротам
встречать Аньку и Кэт.
До глубокой ночи они
крутили ужасные записи,
горячо обсуждая
вопросы одиночества,
безразличного общества,
добра и зла, жизни и
смерти. Сначала
хохотали, потом рыдали,
успокаивая друг друга.
– А эта малолетка –
Настя, она сухарь какой-
то, – прожурчал сквозь
сон голос Кэт, - я бы на
ее месте вся обревелась,
на стены лезла бы, локти
кусала, из нее же
слезинки не выдавишь.
– Ты же эмо, а она…Все в
себе держит, может в
душе такие страсти
кипят, что нам и не
снилось, – Мизари вроде
как заступилась.
…С утра пораньше я
сложила постель,
приняла душ, надела
мрачные одежды Мизари
и отправилась в
огромную кухню
готовить для всех
завтрак – оладьи по
маминому рецепту.
– Кто это здесь
хозяйничает? – раздался
незнакомый женский
голос. В дверном проеме
появилась
длинноволосая девушка,
такая шикарная и
ухоженная словно
сошедшая с обложки
глянцевого журнала.
– Вся в черном, понятно,
Машкина подружка.
Взять бы тебя, ребенок,
и выпороть, чтоб всякие
глупости не слушала.
Эмо,блин.
– Я не Эмма, я Настя.
Хотите оладушек?
– А ты забавная, Настя.
Вот, что я тебе скажу:
беги от этих дурочек,
нечего с ними якшаться.
Ходят как вороны в
черном, музыку
отвратную слушают,
бред несут про смерть. И
болтают, что настоящие
эмо больше 24 лет не
живут. Анька эта вены
резала, таблетки
глотала, чудовище. Беги,
девочка, пока не поздно.
– Я бы с вами еще
пообщалась, но мне пора
в школу, автобус скоро,
а ехать в село.
– Бедный ребенок. Давай
я тебя отвезу, все равно
весь день ерундой
занимаюсь.
В школу мы ехали на
красивой серебристой
иностранной машине. По
дороге Юля (она
оказалась мачехой
Мизари) рассказала, что
ей в жизни очень
повезло. Приехала она из
забитой деревни и в
первый же день
встретила прекрасного
богатого мужчину, это
была взаимная любовь с
первого взгляда.
Недолго
повстречавшись, они
сыграли шикарную
Свадьбу. Золушка в
одночасье получила все:
и благородного принца и
роскошный замок, и
серебряную карету.
Единственным
обстоятельством,
которое портило
прекрасную сказку, была
несносная дочь мужа от
первого брака, вечно
мрачная девочка – эмо
Маша, хмурая как туча и
ее отвратительные
«отмороженные»
подружки.
Так золушка – Юля
неожиданно сама стала
мачехой, всего на четыре
года старше своей
падчерицы.
Муж все время был в
командировках, и Юлина
жизнь стала постепенно
превращаться в ад.
Маша прогуливала
школу, грубила, курила,
приводила домой
подруг, включала
громкую музыку, не
являлась ночевать,
безвкусно одевалась,
сделала пирсинг,
вульгарно красилась,
намекала на суицид,
который обязательно
совершит.
– Настенька, послушай
меня, не дружи с Машей.
Ты еще маленькая,
общайся с
ровесницами…, –
напоследок
посоветовала Юля.
– Обратите внимание,
дети, на Настю Кротову. –
Марь Ванна встретила
меня гневным взглядом,
– Что за внешний вид,
при живой матери в
черное вырядилась как
монашка. Иди-ка,
дорогая, домой и
переоденься. Как не
стыдно на литературу в
таком виде? Гоголь в
гробу перевернулся.
Меньше всего хотелось
идти домой: дядя Вова с
дружками наверняка
ужрались до психоза. И я
отправилась к нашему
участковому Василию,
очень молодому,
добродушному,
несмотря на огромный
рост и широкие плечи.
– Здравствуйте, Василий.
Проводите меня,
пожалуйста, домой.
Отчим пьяный и злой, а я
хочу забрать свои вещи.
– Знаешь, дружище,
наверное, твоему дяде
Вове придется собрать
свои вещи, а ты иди на
уроки. После школы –
сразу домой, никто тебя
не обидит.
– Меня выгнали за
внешний вид.
– Нормальный внешний
вид, сейчас многие так
ходят. Кризис, дружище.
Василий отвел меня в
школу, завел в класс.
Марь Ванна в отместку
вызвала меня к доске и
попросила описать образ
Манилова из «Мертвых
душ». За молчание
влепила жирную
«двойку»
– Вот такие как ты,
Кротова, и загубили
Россию. Гоголь второй
раз в гробу
перевернулся.
После уроков я пошла
домой. Как и обещал
участковый, отчима и его
дружков в помине не
было, остался лишь
стойкий запах перегара,
объедки и бычки. После
долгой уборки
захотелось прилечь и
хоть немного
вздремнуть.
И приснился мне чудный
сон: я иду по узенькому
деревянному ветхому
мостику, который
угрожающе скрипит при
каждом осторожном
шаге, голова кружится,
страх сковал грудь
железным обручем, а
внизу – грязное озеро с
мутной водой, в котором
щелкают зубами
свирепые крокодилы,
поджидая несчастную
жертву, хлещет дождь,
сверкает молния, гремит
гром. Мостик загорается,
назад дороги нет, и все
против меня. В ногу
впивается ржавый
гвоздь, еще мгновение,
срываюсь и лечу в озеро
к голодным,
кровожадным
крокодилам.
Но тут кто-то сильный
подхватывает меня и
как пушинку выносит на
берег. Гром затихает,
прекращается дождь, из-
за облака выглядывает
солнце, а через синеву
неба раскидывается
разноцветная сияющая
радуга.
– Ты кто? – спрашиваю я
спасительницу (а она –
юная, чем-то похожая на
меня девушка,
белокурая с ясно-синими
глазами, которые словно
изнутри светятся)
– Надежда. Твоя сестра.
Все будет хорошо.
Проснувшись, я вопреки
утреннему разговору с
Юлей, после визита в
больницу пошла к
Мизари. Какое-то
нехорошее
предчувствие не
оставляло меня...
Такое уже бывало и
раньше перед тем как
случится беда: сердце
тарахтит загнанной
птицей, руки дрожат,
влажнеют…
58
погорячилась: в кухне
кроме отчима сидели
еще четыре незнакомых
мужика. На столе были
разложены газеты, на
которых «гости»
разделывали вонючую
тюльку, отрывая
рыбные головы от
туловища и складывая в
кучку. Неровными
кусками лежал хлеб, от
огромной луковицы
откусывали по очереди,
заедая седоватый
самогон из трехлитровой
банки. Курили свою
тошнотворную «Приму»
прямо здесь, на кухне,
стряхивая пепел на так
старательно вымытый
мной накануне пол.
– Дядя Вова, что, это за
бардак вы здесь
развели! – говорю с
обидой в голосе.
Отчим смотрит
стеклянными глазами,
словно не узнает, а
друзья гогочут:
– Видишь, как доця
строит тебя! Стерва
вырастает.
– Мы же к маме хотели
ехать, я из школы
отпросилась пораньше, а
вы весь пьяный…Вот
свинюга.
Мужики заливаются
безумным смехом, а дядя
Вова багровеет, хмурит
бесцветные брови,
сжимает кулаки:
– А ну вон отсюда, шавка
сопливая, старшим она
грубит, перед гостями
позорит. Вон!
– Сам уходи, я у себя
дома.
– В интернате будешь у
себя дома. Пошла
отсюда, гнида, – он
хватает со стола
большой разделочный
нож и обезьяньими
прыжками
приближается в мою
сторону.
Становится страшно, я
хватаю куртку, сумочку
и выбегаю прочь.
Долго бегу, слыша за
спиной частые тяжелые
шаги, потом понимаю,
что это сердце колотится
в ритме сумасшедшего
галопа.
С бега перехожу на шаг,
пытаясь восстановить
сорвавшееся дыхание.
Остановилась,
закашлялась,
осмотрелась по
сторонам: вокруг было
голое поле, до трассы
всего ничего – каких-то
два – три километра.
Главное, успеть до
наступления сумерек.
Денег немного есть – на
проезд в два конца
хватит, а на все
остальное…
Очень хотелось пить,
есть да и просто
согреться и полежать,
укутавшись одеялом.
Уроки не выучены,
завтра контрольная,
колготки протерлись,
сапожки вымокли
насквозь.
Сейчас главное
проведать маму, все
остальное
второстепенно. Об этом я
подумаю позже.
…Дежурный врач
сообщил, что состояние
мамы «стабильно
тяжелое», но «прогноз в
общем-то
благоприятный", «что же
касается беременности,
то о чем-то говорить
сложно, но
сердцебиения плода
прослушиваются четко»,
«проведать больную
нельзя, всякие
посещения в отделении
интенсивной терапии
запрещены». Потом
выскочила старенькая
санитарка, на швабре
которой флагом
развевалась тряпка, и
стала орать, что после
меня «будто танком
грязным по белому
кафелю проехали,
убирайся, сволочь».
Пришлось по-быстрому
ретироваться, чтобы не
попасть под горячую
руку фурии.
Идти было некуда, и я
решила позвонить
загадочной Мизари,
ночевать на улице не
хотелось.
– Настена, жди возле
входа в больницу, через
пять минут я приеду.
И правда вскорости у
ворот остановилось
такси, с которого
приглашающим жестом
махнула моя
спасительница.
– Ты знаешь, у меня дома
жуткие проблемы –
отчим напился и выгнал,
тетка с братом уехали в
Россию…
– Решено, оставайся у
меня.
Это ненадолго. Врач
обещал, что скоро мама
поправится…
– Да, о чем разговор, ты
никому не помешаешь.
Люди должны помогать
друг другу, – Мизари
подмигнула густо
обведенным черной
подводкой глазом.
Жила девушка в
роскошном двухэтажном
доме с маленьким
стадиончиком, тремя
гаражами, оранжереей.
По двору бегали четыре
огромных лохматых пса
зловещего вида, но при
виде хозяйки они
радостно завиляли
хвостами и весело
заскулили.
– Бедняжка, у тебя ноги
совсем промокли. Быстро
в ванную, попарься, а я
подыщу кое-что из
одежды.
«Кое-чем» оказались
черные джинсы с
розовым блестящим
поясом, черная с
капюшоном кофта с
кошачьим черепом на
груди, тепленькие
шерстяные носки и
милые плюшевые
тапочки в виде забавных
кроликов.
– Пошли ужинать, –
Мизари внесла в комнату
низенький журнальный
столик с большой
тарелкой бутербродов,
двумя чашками чаю с
молоком и полной
вазочкой шоколадных
конфет и печенья в
форме ракушек.
– Сейчас девчонки
придут, – и включила на
полную мощность
музыкальный центр.
– Слушай, какая тяга, –
Мизари мечтательно
закатила глаза. Лично я
«тяги» не ощутила.
Какой-то парень с
надрывом в голосе пел,
что жизнь жестокая,
люди его не понимают и
что на земле существует
лишь холод и
одиночество... но пусть
никто не переживает,
потому что всех
примирит и успокоит
смерть.
– Ну как? – с восторгом
спросила Мизари по
окончании песни.
– Здорово, – соврала я,
чтобы не обидеть, –
Только мне надо уроки
делать, завтра
контрольная.
– Школа – отстой, –
поморщилась хозяйка и
оставила меня наедине с
учебниками и тетрадями,
а сама пошла к воротам
встречать Аньку и Кэт.
До глубокой ночи они
крутили ужасные записи,
горячо обсуждая
вопросы одиночества,
безразличного общества,
добра и зла, жизни и
смерти. Сначала
хохотали, потом рыдали,
успокаивая друг друга.
– А эта малолетка –
Настя, она сухарь какой-
то, – прожурчал сквозь
сон голос Кэт, - я бы на
ее месте вся обревелась,
на стены лезла бы, локти
кусала, из нее же
слезинки не выдавишь.
– Ты же эмо, а она…Все в
себе держит, может в
душе такие страсти
кипят, что нам и не
снилось, – Мизари вроде
как заступилась.
…С утра пораньше я
сложила постель,
приняла душ, надела
мрачные одежды Мизари
и отправилась в
огромную кухню
готовить для всех
завтрак – оладьи по
маминому рецепту.
– Кто это здесь
хозяйничает? – раздался
незнакомый женский
голос. В дверном проеме
появилась
длинноволосая девушка,
такая шикарная и
ухоженная словно
сошедшая с обложки
глянцевого журнала.
– Вся в черном, понятно,
Машкина подружка.
Взять бы тебя, ребенок,
и выпороть, чтоб всякие
глупости не слушала.
Эмо,блин.
– Я не Эмма, я Настя.
Хотите оладушек?
– А ты забавная, Настя.
Вот, что я тебе скажу:
беги от этих дурочек,
нечего с ними якшаться.
Ходят как вороны в
черном, музыку
отвратную слушают,
бред несут про смерть. И
болтают, что настоящие
эмо больше 24 лет не
живут. Анька эта вены
резала, таблетки
глотала, чудовище. Беги,
девочка, пока не поздно.
– Я бы с вами еще
пообщалась, но мне пора
в школу, автобус скоро,
а ехать в село.
– Бедный ребенок. Давай
я тебя отвезу, все равно
весь день ерундой
занимаюсь.
В школу мы ехали на
красивой серебристой
иностранной машине. По
дороге Юля (она
оказалась мачехой
Мизари) рассказала, что
ей в жизни очень
повезло. Приехала она из
забитой деревни и в
первый же день
встретила прекрасного
богатого мужчину, это
была взаимная любовь с
первого взгляда.
Недолго
повстречавшись, они
сыграли шикарную
Свадьбу. Золушка в
одночасье получила все:
и благородного принца и
роскошный замок, и
серебряную карету.
Единственным
обстоятельством,
которое портило
прекрасную сказку, была
несносная дочь мужа от
первого брака, вечно
мрачная девочка – эмо
Маша, хмурая как туча и
ее отвратительные
«отмороженные»
подружки.
Так золушка – Юля
неожиданно сама стала
мачехой, всего на четыре
года старше своей
падчерицы.
Муж все время был в
командировках, и Юлина
жизнь стала постепенно
превращаться в ад.
Маша прогуливала
школу, грубила, курила,
приводила домой
подруг, включала
громкую музыку, не
являлась ночевать,
безвкусно одевалась,
сделала пирсинг,
вульгарно красилась,
намекала на суицид,
который обязательно
совершит.
– Настенька, послушай
меня, не дружи с Машей.
Ты еще маленькая,
общайся с
ровесницами…, –
напоследок
посоветовала Юля.
– Обратите внимание,
дети, на Настю Кротову. –
Марь Ванна встретила
меня гневным взглядом,
– Что за внешний вид,
при живой матери в
черное вырядилась как
монашка. Иди-ка,
дорогая, домой и
переоденься. Как не
стыдно на литературу в
таком виде? Гоголь в
гробу перевернулся.
Меньше всего хотелось
идти домой: дядя Вова с
дружками наверняка
ужрались до психоза. И я
отправилась к нашему
участковому Василию,
очень молодому,
добродушному,
несмотря на огромный
рост и широкие плечи.
– Здравствуйте, Василий.
Проводите меня,
пожалуйста, домой.
Отчим пьяный и злой, а я
хочу забрать свои вещи.
– Знаешь, дружище,
наверное, твоему дяде
Вове придется собрать
свои вещи, а ты иди на
уроки. После школы –
сразу домой, никто тебя
не обидит.
– Меня выгнали за
внешний вид.
– Нормальный внешний
вид, сейчас многие так
ходят. Кризис, дружище.
Василий отвел меня в
школу, завел в класс.
Марь Ванна в отместку
вызвала меня к доске и
попросила описать образ
Манилова из «Мертвых
душ». За молчание
влепила жирную
«двойку»
– Вот такие как ты,
Кротова, и загубили
Россию. Гоголь второй
раз в гробу
перевернулся.
После уроков я пошла
домой. Как и обещал
участковый, отчима и его
дружков в помине не
было, остался лишь
стойкий запах перегара,
объедки и бычки. После
долгой уборки
захотелось прилечь и
хоть немного
вздремнуть.
И приснился мне чудный
сон: я иду по узенькому
деревянному ветхому
мостику, который
угрожающе скрипит при
каждом осторожном
шаге, голова кружится,
страх сковал грудь
железным обручем, а
внизу – грязное озеро с
мутной водой, в котором
щелкают зубами
свирепые крокодилы,
поджидая несчастную
жертву, хлещет дождь,
сверкает молния, гремит
гром. Мостик загорается,
назад дороги нет, и все
против меня. В ногу
впивается ржавый
гвоздь, еще мгновение,
срываюсь и лечу в озеро
к голодным,
кровожадным
крокодилам.
Но тут кто-то сильный
подхватывает меня и
как пушинку выносит на
берег. Гром затихает,
прекращается дождь, из-
за облака выглядывает
солнце, а через синеву
неба раскидывается
разноцветная сияющая
радуга.
– Ты кто? – спрашиваю я
спасительницу (а она –
юная, чем-то похожая на
меня девушка,
белокурая с ясно-синими
глазами, которые словно
изнутри светятся)
– Надежда. Твоя сестра.
Все будет хорошо.
Проснувшись, я вопреки
утреннему разговору с
Юлей, после визита в
больницу пошла к
Мизари. Какое-то
нехорошее
предчувствие не
оставляло меня...
Такое уже бывало и
раньше перед тем как
случится беда: сердце
тарахтит загнанной
птицей, руки дрожат,
влажнеют…
58
Автор: 801_HaeMHuK_1968
13 Авг 2013 в 05:01